«Жора, там твою землянку копают!»: Георгий Стрелец рассказал о «Вахтах памяти» на Невском пятачке

Генералиссимусу Суворову народная молва приписывает слова: «Войну нельзя считать законченной, пока не похоронен последний погибший солдат». Сотни тысяч защитников Ленинграда — солдат, старшин, офицеров, ополченцев, павших на полях сражений, до сих пор разыскивают поисковики. И находят, опознают, возвращают в геройский строй павших за Родину из небытия «пропавших без вести».

Накануне 79-й годовщины снятия блокады Ленинграда НЕВСКИЕ НОВОСТИ встретились с первым официальным поисковиком Ленинградской области, хранителем оружейно-технического фонда Музея обороны Ленинграда Георгием Стрельцом. О поисковой работе, которой, без преувеличения, Георгий Владимирович занимается всю свою сознательную жизнь, он говорит буднично, без надрыва, по-деловому. Среди экспонатов Музея обороны Ленинграда показывает ротный миномет. На его странице во «ВКонтакте» есть фотография 14-летнего мальчишки Жоры Стрельца с тем же самым минометом, сделанная в 1967 году на Невском пятачке. Такое условное обозначение дали плацдарму на левом берегу Невы напротив поселка Невская Дубровка, удерживаемому войсками Ленинградского фронта в ходе битвы за Ленинград. Осознавал ли тогда Георгий Стрелец, что спустя годы станет во главе поискового движения Петербурга и Ленинградской области, возглавит первое военно-патриотическое поисковое объединение «Возвращение», проведет свою первую «Вахту памяти» на легендарном плацдарме? — Георгий Владимирович, что стало отправной точкой? Расскажите, как так получилось, что вы посвятили жизнь сохранению памяти о Великой Отечественной войне? — Щуровский блиндаж — место, где погибли последние защитники Невского пятачка, когда тот был занят немцами в конце апреля 1942 года. Невский пятачок был тем самым местом, откуда неоднократно пытались прорвать блокаду, где Красная армия несла большие потери. И именно оттуда начались наши поисковые работы. Одиннадцать человек из этого блиндажа долгие годы считались без вести пропавшими. В ходе самой первой «Вахты памяти» в 1990 году мы их нашли. Мы очень хотели провести «Вахту памяти» по примеру той, что годом ранее прошла в Мясном Бору (Новгородская область, место гибели 2-й ударной армии. — Прим. редакции). Когда обращались во властные инстанции, нам предлагали начать с Синявино или Апраксино. Там тоже много погибших, но работы проводились бы не на глазах у широкой публики и не у шоссе. Но я настоял начать с Невского пятачка. Это место мне знакомо с раннего детства. Там воевал отец, я ежегодно приезжал вместе с ним на встречи ветеранов. Пока взрослые общались, ходил по окопам, искал патроны. Отец отнимал и даже наказывал, потому что такие игры весьма небезопасны. Помню, как прямо из земли торчали обломки ржавого железа: каски, саперные лопатки, колючая проволока и… множество осколков. Кое-где были видны солдатские фляжки и котелки, позеленевшие гильзы, задубевшие солдатские сапоги. Уже будучи студентом биолого-почвенного факультета ЛГУ в 1971 году именно там я нашел свой первый солдатский медальон с именем солдата, до сих пор помню весь текст: «Минченков Алексей Игнатьевич 1921 г. р., младший сержант. Место рождения и адрес семьи — Смоленская область, Глинковский район, Новояковлевский сельсовет, деревня Долголядье, призван Глинковским райвоенкоматом Смоленской области». Но только через много лет во время «Вахты памяти» мы его похоронили вместе с 574 найденными красноармейцами. А гораздо позже, в 2014 году, через 47 лет после находки мне удалось наконец найти родственников Алексея Минченкова. Они переехали тогда еще в советскую Эстонию, там и сейчас живут, мы дружим семьями. Они приезжали на место гибели деда и прадеда. И сохранили его фамилию — Минченковы. Младший сержант, кстати, оказался однополчанином моего отца из 102 погранотряда НКВД. Они, скорее всего, даже были знакомы, но теперь не спросить ни того, ни другого. Не обошлось и без мистики. Свой последний медальон Георгий Владимирович нашел на том самом месте, где впервые встретился с родственниками первого найденного солдата. — Я медальоны не считаю. Около сорока всего. Десять — в Мясном Бору, на Пятачке — больше 20. Сейчас уже не участвую в раскопках всерьез, но часто приезжаю. — Как удалось получить поддержку и одобрение властей? — Изначально речь шла о «Вахте памяти» всего на год. Потом власти планировали сделать благоустроенную братскую могилу, засеять Пятачок травкой. Но мы-то знали, что эта работа надолго. Я тогда думал: лет на десять. Прошло уже 33. И до сих пор не поднят из земли последний солдат. Перед первой «Вахтой» провели поисково-разведывательные работы. Уже даже нашли медальоны, родственников некоторых бойцов, об этом стали писать газеты, нас начали воспринимать всерьез. Но когда я общался с исполкомами Ленинграда и Ленинградской области для придания работам легитимного статуса, и там, и там говорили: «Давайте, ребята, это последняя "Вахта" будет». А мы не собирались отступать! И тогда решили найти что-то очень знаковое. Такой знаковой находкой оказался блиндаж Щурова. О подвиге бойцов помнили, еще живы были ветераны, они тогда были многочисленны — бодрые, молодые. Тысячами приезжали на места боев, многие вспоминали историю гибели последних защитников: на Неве пошел ледоход, пополнение не поспело, плацдарм оборонял последний полк, и то неполным составом, последние защитники оказались блокированными в блиндаже. Ветераны показали поисковикам точку на карте. Но рельеф изменился. Сейчас, когда я приезжаю на то место, ошибаюсь метров на десять. А тогда они ошибались на все сто. Находили другие останки, и другие блиндажи, весь берег был в блиндажах. И только когда мы обратились к помощи военных топографов, сопоставили старые и современные карты, аэрофотосъемку, рассказы ветеранов, удалось вычислить нужный блиндаж с точностью до метра. Я тогда был молодым и наивным, болтал всем, что наконец-то нашли. И естественно, кто-то попытался выкопать без нас. — Черные копатели? — Некоторые из них потом стали хорошими. Я узнал о происшествии вовремя. Там, на Невском пятачке, в крайнем доме Набережной улицы на окраине Кировска жили знакомые нашей семьи. Хозяйка дома работала дворником и смотрителем мемориала, а у ее мужа отец брал лодку, когда приезжал на рыбалку. И у них был телефон. Вот и позвонили: «Жора, твою землянку уже копают!». Я сел на «Победу», приехал, увидел, кто копает, узнал. Словом, удалось тормознуть безобразие, а что вытащили, я отобрал. К счастью, повезло с погодой — дело было 18 марта (Георгий Владимирович помнит мельчайшие подробности, связанные со своими находками. — Прим. редакции). Следом грянули настоящие морозы, земля окаменела, и продолжить свои попытки они уже не смогли. А мы докапывали уже аккуратно, по теплу, нашли выжившего начштаба 330 стрелкового полка Соколова, который спасся, переплыв Неву раненым в 1942-м. В 1990-х — полковник в отставке, закончил службу военкомом Челябинска. Соколов нам рассказывал: «Вот здесь найдете нары, под нарами — аккумуляторы, здесь — танковые фары для освещения, там — пишущую машинку, гармошку, стопку планшетов, один из них мой, в нем — жетон немца, которого я расстрелял, потому что невозможно было переправить к своим», и так далее. Так все и нашли. И нашли самого комиссара Щурова. Я его своими руками поднимал. Хоронили всех в одном гробу в присутствии первых лиц города и области. А поскольку Щуров до войны был секретарем Дзержинского райкома КПСС и формировал одну из дивизий народного ополчения, то история приобрела огласку, что помогло нам продолжить поисковые работы. — А как складывались взаимоотношения поисковиков с Министерством обороны? Знаю, что под Петербургом, в Сертолово дислоцируется единственное подразделение в России — 90-й отдельный специальный поисковый батальон. Приходилось с ним работать? — Идея создать такое подразделение, насколько я помню, возникла сразу с легализацией поисковых работ. Хотели даже собрать более крупное подразделение — дивизию или полк — уж очень много было непогребенных солдат. Но остановились на батальоне. Он появился на экспериментальной основе в 2005 году во Мге на базе расформированной железнодорожной бригады. Меня пригласили в качестве инструктора. Я обучал солдат и офицеров батальона поисковому делу. Некоторые офицеры были и так им увлечены, но единицы. В первый поисковый сезон я решил помочь, и поставил бойцов на самое удобное место. На том же Невском пятачке — участок от шоссе в противоположную от Невы сторону, где с 1967 года лесопосадки. Ранее нам там не разрешали копать, потому что под землей в этом месте проходил правительственный кабель: как только его задевали, приезжали сотрудники КГБ, милиция, и всех разгоняли. А батальону разрешили — все-таки Министерство обороны. За время работ батальон нашел более 900 павших бойцов. Такого результата с тех пор больше не было нигде и вряд ли еще будет. Для сравнения: за год поисковых работ на Пятачке и сейчас хоронят когда 300, когда 700, а когда и больше тысячи солдат Великой Отечественной. Но это за год! А ребята нашли 900 дней за десять. После этой маленькой победы в Петербург приехал тогдашний министр обороны Иванов и закрепил за батальоном статус постоянного подразделения. Он существует до сих пор. Кстати, еще один батальон есть в ВС Белоруссии. Причем в Республике Беларусь только он и может заниматься поисковыми работами, там не разрешают работать гражданским поисковикам. — Приходилось ли находить ополченцев? Как удается опознавать их, ведь ни жетонов, ни медальонов, ни знаков отличия бойцы ополчения не имели? — У военных тоже не у всех есть медальоны. Медальоны находят обычно у 10 %. И с каждым годом все труднее их прочитать. На фронте была такая примета: заполнил медальон — жди беды. В каких-то частях командиры требовали заполнения, а в каких-то нет. Но находят же не только медальоны, находят солдатские книжки, партбилеты (они еще хуже сохраняются). У ополченцев — предметы домашнего обихода, например, ключи от квартиры. Ушел, закрыл дверь и сунул по привычке в карман. Опознаем по фрагментам гражданской одежды или винтовкам устаревшего образца. — Насколько, по-вашему, велико значение поисковых работ сейчас? Не снизилось ли? Помнят ли петербуржцы защитников Ленинграда, не притупилась ли память в связи с новыми событиями и новыми потрясениями? — Нет, не притупилась. Многие интересуются. Кто-то увлекается какой-то атрибутикой, кому-то интересна военная история, а кто-то целенаправленно ищет деда или прадеда. Но поиск продолжается. И, наверное, никогда не прекратится — это преемственность поколений. С прискорбием узнаю, что некоторые из коллег-поисковиков уже не вернутся в строй. Они отправились в зону боевых действий СВО: кто добровольцем, кто по призыву. Забывать о павших нельзя. И те, кто там сейчас сражается, очень хорошо это понимают. Я и сам просился, но не взяли. 69 лет. На сегодняшний день только на Невском пятачке захоронено более 20 000 павших воинов: опознанных и неопознанных. Поисковые работы продолжаются до сих пор. И, как говорит, Георгий Владимирович, будут вестись до последнего поднятого солдата. Только так можно сохранить на века память о событиях той страшной войны, отдать дань защитникам Ленинграда. Под конец разговора, уже не на камеру Георгий Стрелец поделился, что в 50 лет внезапно принял решение креститься. Обряд провел тот же батюшка, что отпевал поднятых бойцов. Говорит, ничего кардинально в мировоззрении не поменялось. А должно ли было? Ведь те, кто занимается поисками и захоронениями непогребенных солдат Великой Отечественной, и так делают дело благое, христианское, высоконравственное.